Глава 5
В следующие за изданием «Почты духов» два года Крылов почти не печатается. За это время окрепли его дружеские связи с И. А. Дмитревским, появился и новый знакомец — А. И. Клушин, вскоре ставший ближайшим другом Крылова и его собратом по перу. Клушин был чиновник из бедных дворян. Он много писал, вместе с Крыловым увлекался театром и принимал близкое участие в закулисной жизни. Вскоре к ним присоединился П. И. Плавильщиков, литератор и актер, весьма популярный в публике.
В конце 1791 г. Крылов, Клушин, Плавильщиков и Дмитревский основали совместную типографию, в которой с февраля 1792 г. стал выходить новый журнал «Зритель». Дружеские начала были скреплены деловым договором, из которого явствовали права и обязанности каждого члена коллектива. Общей чертой для всех четверых сотрудников была любовь к театру. Все четверо писали для сцены, а Плавильщиков и Дмитревский, кроме того, были актерами. В статьях Плавильщикова, напечатанных в «Зрителе», излагается программа нового театра, непохожего на существовавший придворный.
В любовном и бережном отношении к русским национальным чертам, иногда переходящем в увлечение русской стариною, также сходятся все организаторы «Зрителя». Крылов на протяжении всей своей деятельности борется с засильем иностранных влияний в русском обществе — этой задаче подчинены многие его пьесы, журнальные статьи и басни. Клушин заботливо собирает и печатает «российские анекдоты», иллюстрирующие храбрость, мужество, великодушие русских людей. Плавильщиков выступает с разбором «враждебных свойств россиян», разбирая утверждение о том, что в России — все подражательное.
Эта наиболее характерная общая черта группы «Зрителя» во многом определяет ее общественно-литературную позицию. На этом фоне группа давала бой Карамзину и его последователям. Офранцуженная проза Карамзина, слащавая сентиментальность его эпигонов вызывали многочисленные выпады «Зрителя». Идиллические представления дворянского сентиментализа о жизни народа Крылов едко высмеивает в «Каибе», требуя реалистического подхода к действительности: «прошед несколько далее, увидел он [калиф Каиб] на берегу речки запачканное творение, загорелое от солнца, заметанное грязью. Калиф было усомнился: человек ли это; но по босым ногам и по бороде скоро в том уверился. Вид его был столько же глуп, сколь прибор его беден».
«Скажи, мой друг, — спрашивал его калиф, — где здесь счастливый пастух этого стада?» — «Это — я», — отвечало творение и в то же время размачивал в ручейке корку хлеба, чтобы легче было ее разжевать. «Ты пастух? — вскричал с удивлением Каиб. О, ты должен прекрасно играть на свирели». — «Может быть, но голодный не охотник я до песен». — «По крайней мере у тебя есть пастушка: любовь утешает вас в вашем бедном состоянии. Но я дивлюсь, для чего пастушка твоя не с тобою?» — «Она поехала в город с возом дров и с последнею курицею, чтобы, продав их, было чем одеться и не замерзнуть зимою от холодных утренников». — «Но поэтому жизнь ваша очень не завидна?» «О! кто охотник умирать с голоду и мерзнуть от стужи, тот может лопнуть от зависти, глядя на нас».
Крылов исполнен сочувствия к «маленьким людям», к их бесправному положению. Сентименталист радищевского толка, он протестует против социального неравенства, против сглаживания в литературе противоречий действительности.
Группа «Зрителя» не принимает литературного стиля Карамзина. Клушин высмеял его в своих «рецептах от бессоницы», помещенных в июньской книжке журнала: «О, инструмент моей печали! О, магнитная сила моих удовольствий!» — уверяя, что произведения, написанные таким способом, могут навсегда остановить кровь читателя. «Антирихардсон», автор «Российской Памелы», сентименталист-идиллик П. Ю. Львов становится излюбленной мишенью Крылова в «Почте духов» и в «Зрителе», ибо Крылову был близок подлинный Рачардсон, чье влияние, на ряду с влиянием Стерна, он испытывал в своей прозе.
И вместе с тем обойти или не заметить того, что сделал в литературе Карамзин, было уже невозможно. Его «Московский журнал» (1791—1792) был первым в России журналом европейского типа, построенным по интересной и содержательной программе, включавшим в себя различные отделы, в том числе и информацию. Карамзин быстро сумел завоевать широкие круги читателей. Этот опыт «Московского журнала» Крылов учитывает при составлении номеров «Зрителя» и в еще большей степени при издании «Санктпетербургского Меркурия».
«Почта духов» была журналом только по названию — это сборник сатирических очерков, разделенных на месячные порции. В «Зрителе» есть уже рассказы, стихи, статьи, рецензии; кроме издателей, к участию привлечено еще несколько авторов: А. Бухарский, Г. Хованский, В. Вараксин и др. Но основной материал принадлежит Крылову, Клушину и Плавилыцикову. Программным выступлением группы была статья Плавильщикова «Нечто о враждебном свойстве россиян», посвященная доказательству творческой мощи русского народа. Не отрицая необходимости учиться у иноземцев, Плавильщиков горячо защищает самостоятельность и национальность русской культуры, указывая как на образец на русских людей из народа — Ломоносова, Кулибина и др.
Крылов напечатал в «Зрителе» несколько значительных и принципиальных произведений: «Ночи», «Каиб», «Похвальная речь в память моему дедушке», «Речь, говоренная повесой в собрании дураков» и др. Сатирический талант его развертывается с полной силой. Антикрепостническим пафосом пропитаны многие страницы журнала. Картина воспитания дворянского сынка Звениголова, во всех деталях типичная для эпохи («Похвальная речь в память моему дедушке»), дана исключительно резкими чертами, наполнена гневом и сарказмом. Непоколебимый крепостник, от лица которого произносится «Похвальное слово», не согласен ни на какие уступки проповедникам равенства: «если уже необходимо надобно, чтоб наши слуги происходили от Адама, то мы лучше согласимся признать нашим праотцом осла, нежели быть равного с ними происхождения». В товарищи герою с детства была выбрана болонка, чтобы только он не унизился до бедных дворян и тем более до холопов. Впоследствии он стал для крепостников образцом поведения: «он показал нам, как должно проживать в неделю благородному человеку то, что две тысячи подвластных ему простолюдимов выработают в год; он знаменитые подавал примеры, как эти две тысячи человек можно пересечь в год раза два-три с пользою; он имел дарование обедать в своих деревнях пышно и роскошно, когда казалось, что в них наблюдался величайший пост... Искуснейшие из нас не постигали, что еще мог он содрать с своих крестьян».
В «Мыслях философа по моде» Крылов набрасывает портрет щеголя, дает кодекс поведения «молодого благородного человека», у которого первым правилом является следующее: «С самого начала, как станешь себя помнить, затверди, что ты благородный человек, что ты дворянин, и следственно, что ты родился только поедать тот хлеб, который посеют твои крестьяны; словом, вообрази, что ты счастливый трутен, у коего не обгрызают крыльев; и что деды твои только для того думали, чтобы доставить твоей голове право ничего не думать». В таком направлении воспитывают дворянскую молодежь иноземные учителя-французы, которые, «кончив на галерах свой курс филозофии, приехали к нам образовать наши нравы».
Помещенный Крыловым в «Зрителе» «Каиб» назван в подзаголовке «восточной повестью». Но это вряд ли могло кого-нибудь обмануть. Перенесение действия на восток было обычным приемом авторов, желавших замаскировать свои намеки на отечественные дела. Все произведение является острой сатирой на русскую действительность и прежде всего — на самодержавие: изображаются деспотический правитель, бездарные вельможи, покорные исполнители воли монарха, показное великолепие дворцов и нищета народа. Лучшая сцена — совещание придворных по вопросу о том, как Каибу незаметно для народа скрыться из города. Каиб дает всем возможность «свободно» высказаться, но несогласных бьет по пяткам. «Глубокомысленные» советы придворных прерываются вмешательством мудрой волшебницы: она посоветовала заменить Каиба куклой.
В «Каибе» Крылов нападает не на отдельные недостатки режима: речь идет о борьбе со всей системой феодально-дворянской монархии с позиций радикального демократизма. Однако положительная программа Крылова не ясна. Бунтарский протест не приводил Крылова к осознанию революционных путей борьбы, как это было у Радищева. Значение сатиры Крылова — в отрицании, и в этом отношении она была исключительно смелой и действенной.
В «Зрителе» Крылов печатает «Ночи», начало незаконченного романа. Произведение это, крепко связанное еще с традициями русской сатирической журналистики, в то же время свидетельствует о поисках Крыловым новой художественной формы. Завязка «Ночей», мотивировка появления повести аналогична с мотивировкой «Почты духов». И там и здесь «автор» становится секретарем волшебных мифологических существ и выполняет их поручения. Но с первых же строк Крылов развертывает типичную для преромантизма тему ночи, дававшую большой простор для моралистических рассуждений и лирических медитаций. На смену схематичному сатирическому портрету новиковских изданий приходит попытка создать психологическую повесть, насыщенную вместе с тем конкретным бытовым материалом. Темой ее является изображение упадка нравов, разоблачение испорченности дворянского общества. Петиметр Вертушкин, родной брат щеголя Припрыжкина из «Почты духов», является и здесь одним из героев. Но уже иными чертами набросан Крыловым образ Маши, горничной девушки, под видом француженки из модной лавки влюбляющей в себя богатых кавалеров. Пролагая дорогу в жизнь, Маша пускает в ход свой единственный капитал — молодость и красоту, жертвуя добродетелью. Историю падения молодой золотошвейки, соблазненной сводницей, рисовал Крылов раньше в VII письме «Почты духов»; очевидно, подобная биография представлялась ему типичной для современного общества. Примечателен и самый герой повести — бедный литератор Мироброд, преромантическими настроениями которого окрашено повествование.
В прозе своей Крылов часто прибегает к пародии. Особенно охотно он пародирует строй похвальных или поминальных речей, удобно позволявший дать многостороннюю характеристику объекта сатиры, построить сатирический портрет. Сохраняя основные стилевые признаки жанра, высокую торжественность, витийство, риторические приемы, Крылов наполняет их новым содержанием, иронически выдавая недостатки за непревзойденные достоинства и превращая свои похвалы в разоблачительные филиппики. Так построены «Похвальная речь в память моему дедушке», «Речь, говоренная повесой в собрании дураков», «Мысли философа по моде» («Зритель»), «Похвальное слово Ермалафиду» («Санктпетербургский Меркурий»). В «Каибе» Крылов пародирует жанр сентиментальной идиллии, несколько позже в «Подщипе» — высокую классическую трагедию; таким образом пародия становится одним из главных средств его художественной сатиры.
 Кукушка и Орел |  Интерьер одной из комнат усадьбы Зубриловка | |