1-2-3
«Демьянова уха». Гравюра М. Иванова с рис. И. Иванова (по эскизу А. Н. Оленина) к «Басням» И. А. Крылова (СПб., 1815 г.). |
Когда Крылов остановился окончательно на басне с 1808 г., оставив драматургию и поступив на государственную службу (в Монетный двор, где прослужил два года, и затем — в 1812 г. — в Публичную библиотеку, где прослужил двадцать девять лет), он занял, наученный горьким опытом предшествовавших неудач на пути сатирика, более скромную внешне и менее вызывающую литературную позицию. Это была позиция как бы стороннего и бесстрастного наблюдателя жизни. Он пользуется покровительством сановного мецената А. Н. Оленина, который устроил его на службу и ввел в свой далекий от радикализма литературный салон, где встречались Озеров, Шаховской, позже Гнедич и Батюшков. С 1811 г. Крылов — не только член Российской Академии, но и шишковской «Беседы любителей российского слова». В придворных кругах начинают благоволить ему, «высшее общество» постепенно дарит ему свое «признание».
Внешне жизнь Крылова течет однообразно и спокойно, без неудач и без перемен, в обстановке литературного успеха и житейского благополучия до самой смерти (9 ноября 1844 г.). Крылов уходит в себя, замыкается в одиночестве, держится осторожно и лойяльно и в кругу официальном и в литературном мире, соблюдая своеобразный нейтралитет среди борющихся литературных группировок и направлений. Он кажется отказавшимся от былого вольномыслия, тихим и безобидным поэтом-моралистом.
В ряде басен Крылова выступает и философия «малых дел», и благонамеренная проповедь «золотой середины», и советы не доверять «обманчивой надежде», не искушать судьбы, не заглядывать вперед:
... лучше верного держаться, Чем за обманчивой надеждою гоняться!.. .................. Что впереди — бог весть; а что моё — моё.
(«Пастух и море») |
Тщетно стремиться к улучшениям, подставляя себя под удары стихийных сил («Дерево»), и лучше мерзнуть, чем соблазниться опасной дружбой с огнем («Роща и огонь»). В основе этих мотивов было, повидимому, примирение с исторической «необходимостью», разочарование в возможности активно ей противодействовать.
Некоторые басни написаны в духе прямой благонамеренности социально-политической («Конь и всадник», 1814; «Колос», 1819) и религиозной («Безбожники», 1814). Знаменательны и те оговорки, которыми в ряде басен сопровождается теперь тезис о пользе просвещения. Если в «Червонце» (1811) эти оговорки сделаны еще в руссоистском духе — в защиту «простоты» против роскоши и «нравов развращенья»; если в «Огороднике и философе» (1811) трезвый практик противопоставлен недоученному философу, то в «Водолазах» (1813) прямо защищается идея «золотой середины» в области знания, а в словах об опасностях от «дерзкого ума» намечается тема позднейшей (1817) басни «Сочинитель и разбойник»: здесь вольнодумец-сочинитель обвиняется в том, что учение его довело до «погибели» целую страну (очевидный намек на Францию). И «Водолазы» и «Сочинитель и разбойник» были читаны на торжественных собраниях Публичной библиотеки. П. А. Вяземский, с негодованием отзывался о «Сочинителе и разбойнике». «Басня Крылова, — писал он А. М. Тургеневу 21 января 1824 г. по поводу французского перевода басни, — подлая и угождение нынешнему мнению. Она мне всегда была тошна». Тем не менее основное содержание социальной сатиры Крылова осталось тем же, каким было в журнальных статьях и комедиях.
Его сатира стала даже еще более глубокой, более яркой, чем раньше. Уже самый выбор басни в качестве формально-жанровой опоры определяется не только тем, что традиционным басенным иносказанием и «нравоучением» («пощипать пороки») можно было несколько прикрыть злободневность и сатирическую остроту, не только тем, что это был — до Крылова — второстепенный, малозначительный жанр, «почти детская игрушка», — по замечанию Гоголя. Басня оказалась нужна как демократический жанр. Она импонировала своею общедоступностью. Вигель сообщает в мемуарах, что когда Крылова как-то спросили, почему он пишет именно басни, тот ответил: «Этот род понятен каждому: его читают и слуги и дети...»1
Двести пять басен, написанных в разное время на протяжении сорока шести лет (первые басни — 1788 г., последние — 1834 г.), вобрали в себя огромный жизненный материал. Все дворянско-крепостническое государство, вся Россия сверху донизу, от царя до мужика, от вельможного бюрократа до пастуха, все классы и все сословия с их точной социальной характеристикой и не менее точной оценкой разместились в девяти книгах собрания Крыловских басен. На основные социальные вопросы Крылов ответил с потрясающей выразительностью. Недаром отклики Крыловских басен мы встречаем у Салтыкова-Щедрина (ср., например басню Крылова «Щука» и процесс пескаря в «Современной идилии» Щедрина).2
На вопрос о привилегиях и притязаниях дворянства ответила басня «Гуси». На вопрос о социальном неравенстве, на крестьянский вопрос в связи с оценкой социальной роли господ и рабов ответили басни «Листы и корни», «Туча», «Орел и крот», «Мирская сходка», «Дикие козы», «Собака и лошадь», «Крестьяне и река», «Волки и овцы». На вопрос о верховной власти ответила басня «Лягушки, просящие царя», о различных типах бюрократов — тупоумного судьи, судьи-плута-взяточника и живодера, кретина-администратора — басни «Оракул», «Лисица и сурок», «Слон на воеводстве» и т. п.
На вопрос о полицейском произволе и беспощадной эксплоатации бесправного народа ответили басни «Волк и мышонок», «Кошка и соловей», «Щука», «Лещи», «Мирон», «Вельможа» и в особенности «Пестрые овцы» и «Рыбья пляска». Две последние басни — непревзойденные образцы сатирического искусства по остроте и меткости, по лаконичности и силе художественного обобщения. Неудивительно, что басню «Пестрые овцы» не пропустила цензура:3 написанная, как это обычно для Крылова, по конкретному политическому поводу — повидимому в связи с разгромом александровской реакцией «вольнодумной» университетской профессуры и студенчества в конце 1821 г., — басня метила в таких реакционеров, как Д. П. Рунич, М. Л. Магницкий, министр просвещения кн. А. Н. Голицын и, наконец, в самого царя Александра I, — в последнего особенно чувствительно в финале. Когда «нелюбимые» пестрые овцы, по совету лисы, были истреблены без «пролития невинной крови», —
Какие ж у зверей пошли на это толки — Что лев бы и хорош, да все злодеи волки. |
Что же касается басни «Рыбья пляска», то Крылову пришлось напечатать ее (впервые в «Соревнователе просвещения», 1824, № 7, под заглавием «Рыбьи пляски») с существенным искажением смысла. В таком виде она долго входила во все издания басен Крылова, — не только прижизненные.4
В редакции, пропущенной цензурой, царь оказался неожиданно «милостивцем» для терзаемого народа:
Неискаженная редакция:
...«Да отчего же», — Лев спросил:
«скажи ты мне,
Они хвостами так и головою машут?» «О, мудрый царь» — Мужик ответствовал: «Оне От радости, тебя увидя, пляшут». Тут, старосту лизнув Лев милостиво в грудь, Еще изволя раз на пляску их взглянуть, Отправился в дальнейший путь. |
|
Цензурная редакция
...«Да отчего же», — Лев спросил:
«скажи ты мне,
Хвостами так они и головами машут?» «О, мудрый Лев» — Лиса ответствует: «Оне На радости, тебя увидя, пляшут». Не могши боле Лев тут явной лжи стерпеть, Чтоб не без музыки плясать народу, Секретаря и воеводу В своих когтях заставил петь. |
Цензура постаралась вместо неумолимого сатирика-обвинителя представить читающей публике «доброго дедушку» Крылова. Как было дело, — коротко и выразительно сообщила В. А. Оленина: «Ему приказано было «переделать эдак».5 Самодержавная власть стремилась «переделать эдак» весь творческий облик поэта. В официальной биографии Крылова, Бантыша-Каменского, указывалось, например, что наш баснописец в противоположность Лафонтену «не помрачал славы своей сочинениями, вредными для ума и сердца...» и «всегда свято хранил веру отцов своих...» Из Крылова стремились сделать казенного «патриота», узкого националиста, тогда как на самом деле творчество его свидетельствует о подлинной глубокой любви к своему народу и к своей стране. На вопрос об истинном патриотизме, о гражданском долге перед родиной и непримиримости к ее врагам ответили исторические басни «Волк на псарне», «Обоз», «Ворона и курица», «Щука и кот», «Раздел». Эти басни — блестящий образец действенной агитации художественным словом за всенародный отпор иноземному вторжению. Замечательно, что и здесь позиция Крылова была самостоятельной и мудро-трезвый голос его отнюдь не звучал рупором дворянско-помещичьего класса. Напротив, в басне «Обоз» он выступил6 в защиту стратегического плана Кутузова, который после Бородина и сдачи Москвы медлил с переходом в наступление против Наполеона, несмотря на крайнее недовольство царя и его приспешников. Цену помещичьего «патриотизма» Крылов показал в басне «Раздел»,7 которая оканчивалась следующими многозначительными стихами:
В делах, которые гораздо поважней, Нередко от того погибель всем бывает, Что чем бы общую беду встречать дружней, Всяк споры затевает О выгоде своей. |
1 Ф. Ф. Вигель. Записки, ч. II, М., 1892, стр. 51.
2 Г. А. Гуковский. И. А. Крылов. Полное собрание стихотворений Крылова, т. I, 1935, стр. 64.
3 Впервые напечатана Кеневичем в «Русском архиве», 1867, III, стр. 385 и сл.
4 Первоначальный неискаженный текст был напечатан впервые в труде В. Кеневича «Биографические и исторические примечания к басням Крылова» (1-е изд. в 1868 г., 2-е изд. — 1878 г.), что не помешало впоследствии В. В. Каллашу, редактору «Полного собрания сочинений» Крылова, в основном тексте басен оставить официальную редакцию. Только в издании 1935 г. под редакцией Б. И. Коплана полностью восстановлен в правах первоначальный текст.
5 Литературный архив, издаваемый Каргановым, 1882, стр. 75.
6 Сын отечества, 1812, ноябрь, № 7, стр. 46—47.
7 Чтения в Беседе любителей русского слова, 1813, ч. VII, стр. 69.
1-2-3
Крестьянин и Змея | | |